"Шах фон Вутенов" Теодора Фонтане

Не помню, в каком возрасте у меня случилось знакомство с корешком книжки Теодора Фонтане "Эффи Брист". Смешная фамилия автора,  в которой кого-то купали недалеко от центральной площади города, не давала принять всерьёз классика, и книжка оставалась нераскрытой, уступая Ильфу и Петрову, в крайнем случае Сервантесу, у которого тоже с мебелью непорядок.
При этом, открыв книгу, влиться в неё -- что море переплыть: кажется, мне дольше вливаться надо было только в импрессионистскую серию "Александрийского квартета" Даррела, чем в "Шаха фон Вутенов". Впрочем, я ещё не знаю, сколько мне будет стоить беспрекословное повиновение "Книге воспоминаний" Надаша.
Редко сталкиваешься с рассказом, в котором тонкие чувства прописываются в такой, казалось бы, заведомо проигрышной ситуации: попеременные ухаживания жандармского офицера за вдовой и её дочерью. В наши дни это выглядело бы как роман замминистра УВД и министра-женщины, руководителя другого ведомства. Вряд ли сочувствие к герою здесь  выбивается из читателя коваными сапогами. Ситуация, которую Набоков описал в "Даре" между отчимом Зины словами того же отчима как "достоевщинку", да и сам автор впоследствии воспользовался сальным сюжетом для хирургически точного исследования психологии распадающегося сознания. И всё-таки, Фонтане празднично встречает читателя то рассказами о пунше с подробным описанием, сколько и чего положить в стакан и немецкими карнавалами, потешками над собственными кумирами (Фонтане происходит из семьи французских гугенотов, откуда происходит и галльское ударение в его фамилии, и лёгкое пренебрежение к мнению официальной церкви) после помпезных спектаклей к юбилею Лютера. Главное же -- чувства, описанные так,  словно не было всей постсоветской литературы впоследствии. Это единственное известное мне в классике исследование любви мимолётной, тщеславной, эгоистичной, дрогнувшей под страхом мелкого, в сущности человека, которого до сих пор все воспринимали как большого и мужественного.

В сущности, это путь мужской невинности: перефразируя старый анекдот, «папка на мамке женился, а я -- на чужой девке», несмотря на все предшествующие связи персонажа. То есть рефлексия узнавания чужого, в противовес остающейся за ширмой незнаемого, выкидывает индивидуум из круга знакомых шаблонов поведения. Стало быть, красота – это способность оставаться за маской.

Комментарии к роману  написаны такие, что комментатор на десятой странице то ли захлебнулся объёмом, то ли боясь ревности издательства "Наука", отпускает целые культурные слои читателю на самостоятельные исследования.
Роман не издавался у нас с коленкоровых времён, -- может, по причине презрения к страданиям буржуазной жандармерии, а может отсутствия привычки к немецкому способу мысли, в отличие от французского, привитого Мопассаном ли, Бальзаком ли, или Бабелем.
Читая интервью Соломона Апта, одного из ведущих переводчиков с немецкого, я споткнулся о мечту перевести последний роман Фонтане "Штетлин". Мечта так, кажется, и не сбылась.